Показать содержимое по тегу: Жагара

Думаю, всем в Воскресенске известна фамилия Каган, хотя бы потому, что его именем названа одна из улиц города. Побеседовать с этим человеком, увы, не удастся, поскольку он умер уже больше ста лет назад, но и фильмы о нём были, и исследования писались. В старинных документах есть разночтения по поводу даты его рождения, не всё ясно с некоторыми биографическими фактами. Однако, эти вопросы интересны, в основном, специалистам, а за сухими фактами, несмотря на удалённость во времени, всё же упорно проступает не памятник, не приукрашенная легенда, а очень хороший, светлый человек, со своими проблемами и слабостями, которые только подчёркивают подлинное величие его души.

Борис Львович Каган, звался при рождении Абрам Бер Лейбович Каган (или Коган, точно не установлено). Он родился в еврейской семье, проживавшей тогда в литовском местечке Жагаре, известном своей трагической судьбой – его население было полностью истреблено фашистами во время Великой Отечественной войны. Семья Каган к тому времени, правда, уже покинула те края.

Абрам Каган, семнадцатилетний юноша в то время, когда все его родственники собрались переехать на жительство в Америку, решил остаться в России. Речь тут, явно, не могла идти о карьере, просто он уже в столь молодом возрасте почувствовал, что на родине сможет принести обществу реальную пользу. Как сказано в одном фильме, раньше люди были «золотые», а вещи – «так себе», теперь же – наоборот…. Более ста лет назад подвижники в России встречались явно чаще, чем теперь. А сам Борис Львович, первый профессиональный врач в нашей округе, в письмах к родственникам писал о том, что искренне не понимает, чем заслужил любовь сограждан. В одном из писем брату Якову в Америку, он иронически замечает, что никто почему-то даже умереть не хочет, предварительно с ним не проконсультировавшись…. Но ирония тут отнюдь не злая, она лишь немного открывает личность человека очень многостороннего, который мог себе позволить пошутить лишь в минуты краткого отдыха.

Ведь даже сухие цифры обозначающие количество принимаемых им в день посетителей, поражают. Из письма младшей сестре Дженни в Америку в декабре тысяча девятьсот первого года: «…сейчас у меня пациентов намного меньше, чем до отъезда. 30-40, максимум 60 в день…». А в июле 1910-го: «…мне всякий раз неприятно отказывать многим пациентам. Я очень много оперирую, почти каждый день. Но, поверь мне, это очень тяжкая работа – принять 100 человек после нескольких серьёзных операций…». И ведь всех принимал не формально, с каждым обстоятельно беседовал, доискиваясь причины заболевания, а лекарственные средства предлагал весьма действенные, и посильные «кошельку» больного, предварительно подробно и доброжелательно расспросив о житье-бытье пациента, его материальных возможностях.

Вот цитата из «Жития Ивана Шилова», опубликованного в газете «Наше слово» в декабре 1991-го года: «…я поднял глаза, а Каган снял пенсне, улыбается так ласково, и такое доброе у него лицо, что я даже опешил. Отец родной! (Хотя мы с ним одногодки). Вот это доктор…». Не перепечатывая лишнего, скажу только, что предлагал врач и чисто народные средства, в сочетании с патентованными медикаментами, учитывая, что многие пациенты-крестьяне не могли себе позволить оставить работу даже на время… Лечение всегда было простым, и, тем не менее, эффективным. Думаю, это та самая, только кажущаяся, простота, за которой скрывается огромный груз знаний и опыта.

Было ещё нечто кроме знаний, что выделяло Бориса Львовича из общей массы профессионалов - дар любви к человеку, что встречается чрезвычайно редко, тем более у врачей, как ни парадоксально это может прозвучать. Каждый медицинский студент режет трупы, что часто не способствует возвышенным чувствам, да и больные бывают всякие, терпение на них нужно безграничное. Вообще, слово «врач» происходит от слова «врать», но не в смысле – «обманывать», а в более старинном понимании – «говорить», то есть – лечить словом. В присутствии врача больному уже должно становиться легче, если же этого не происходит, то даже самый знающий специалист – лишь «робот от медицины». Так вот, Каган был, что называется, Врач от Бога. По свидетельствам современников, лекарства, которые прописывал он, всегда помогали, чего нельзя сказать о лекарствах, прописанных другими врачами, даже если это были совершенно одинаковые препараты….

Борис Львович обладал, по-видимому, колоссальной энергетикой. Помимо медицины он весьма преуспел на поприще общественной деятельности. Возможно, не стоит здесь перечислять все его посты и должности, которые никогда не бывали чисто формальными. По свидетельству коллег, при нём всё начинало работать, двигаться, а стоило ему уехать – активность постепенно сходила на нет, как случилось, например, с Бронницким обществом взаимопомощи, зачахшим во время двухлетнего отсутствия Кагана. Многие интеллигенты того времени горели желанием принести пользу, но очень быстро «потухали», уставали, Каган же в этом смысле являлся исключением из общего правила. По свидетельству тех же современников, он принадлежал всем окружающим, что, правда, шло наверно в ущерб его семье… «Борис хорошо влиял на детей своей твердой волей, и очень выработанным чувством долга. Для будущего детей, утрата, такого отца, ничем не вознаградима» - пишет в Америку вдова врача, Ольга Каган

С семьёй у Бориса Львовича всё вообще было непросто. Жена, Ольга Ивановна, в девичестве Шпаковская, в документах часто упоминается, как Турбина. И только в протоколе заседания, посвящённого памяти Бориса Львовича, она записана, как вдова покойного, О.И.Каган. Очевидно, официально брак был зарегистрирован уже после многих лет совместного проживания, так как Борис Львович был лютеранином, а Ольга Ивановна – православного вероисповедания. Достоверно известно лишь то, что Борис Львович скрывал от своих американских родственников-евреев наличие у себя жены и двоих детей в России. Наверно, ему трудно было признаться в браке с русской православной женщиной, и он не знал, как разрешить эту проблему. «…его смущала его тайна и допущенная им ложь (он необыкновенно был правдивый человек)… Бедный Боря, как много пережил он волнения и не мог поделиться даже с близкими людьми…» - из письма О. Каган.

Национальность вообще играла с ним иногда шутки весьма злые. В 1906-м году, в разгар политической реакции, кто-то очень грубо «выразил Кагану недоверие» из-за его еврейского происхождения, что глубоко потрясло врача, привыкшего к любви и почтительности окружающих. Даже сейчас больно читать его простые слова обиды на это «выступление»: «Уж я никак этого не ожидал…» - вспоминает его реакцию одна из коллег, А.П.Порожнякова. Никакого оскорблённого самолюбия, просто горькое недоумение. Есть предположение, что именно с этого момента Каган стал подумывать об уходе из Кривякинской лечебницы.

Между тем, в своей речи на торжественном соединённом заседании Бронницкого и Коломенского санитарных советов, посвящённом памяти Бориса Львовича Кагана, П.А.Архангельский, первым привлекший Кагана на работу в Московское земство (в город Воскресенск, ныне переименованный в Истру), процитировал слова одного обывателя: «Если бы меня спросили, видел ли я врача, осуществившего высокую христианскую мораль в исполнении своего долга, я бы ответил: да, я видел, это – врач-еврей, Б.Л. Каган»… Лучше трудно сформулировать….

После предупреждения знакомого жандарма об угрозе еврейских погромов Борис Львович был вынужден на время уехать в Америку, где до того уже два раза побывал в командировках, одна из которых практически совпала с кончиной его отца.

Обида и сомнения, наверно, всё же мучили доктора, хотя главной чертой его было всепрощение, чему есть множество свидетельств. Прожил Борис Львович «за океаном» целых два года, имел там даже неплохую практику, но жизни в Америке «не понимал». Деньги для него, действительно, имели мало значения. Ведь даже на билет в Америку средства ему собрало общество, своих излишков не нажил…. А когда в России ему пытались предложить более высокий пост, он отказывался, говоря, что чувствует себя вполне «на месте» в должности земского врача, и ещё очень далёк от идеала.

Со своей супругой Ольгой Ивановной, Борис Львович познакомился ещё в годы студенчества. Высшего женского медицинского образования тогда не существовало, и она окончила фельдшерские курсы. Работала вместе с мужем, пока позволяло слабое здоровье. Проявила настоящий бытовой героизм, поднимая детей. Наверно, ей было свойственно самоотречение, что встречается у жён гениев. Судя по всему, безропотно несла на себе все тяготы жизни…. Но не была натурой слабой, имела даже своё небольшое «революционное прошлое». Фактов, правда, мало, а «революционность» приписывали в советские времена и самому Борису Львовичу…. Но эта женщина, уже после смерти мужа разрубила «Гордиев узел», который он не решался разрубить сам, и наладила связь с родственниками Бориса Львовича в Америке, которые признали её, о чём свидетельствует активная переписка: «…Я очень рада, что нашла в семье моего мужа теплое участие, и что Вы, по-видимому, лишены национальных предрассудков…» – из письма О. Каган.

Как, оставшись одна, она выкручивалась, Бог знает, писем сохранилось немного, везде – о детях («…Женя очень любит ходить в электрический театр…» - что это был за театр?), учёбе, болезнях, быте, словом – обычные родственные писания. «…Иногда на меня нападает малодушие и такой страх за Женю, что я не признаю никаких врачей и многие из них кажутся мне мало-знающими и не способными людьми. Вот Борису, я всегда доверяла лечение наших детей и была уверена, что он всегда, при всех затруднениях найдет выход...». Очень интересны упоминания исторических событий: «…С конца мая месяца, и до 20-го июня у нас в России будут патриотические празднества в честь 300-тия дома Романовых. В Московской, Костромской и Нижегородской губерниях на торжествах будет присутствовать Царская семья. Конечно, это время очень неблагоприятно для осмотра Москвы и ея окрестностей…». Так буднично и просто…. Некоторые жизненные подробности до смешного современны: «…Наши русские рабочие еще не умеют исполнять свое дело добросовестно, и над ними надо стоять и смотреть, я очень мало понимаю в этих делах, а все же стараюсь следить за ними…», «…В России у нас вообще тяжело живется и мало людей уравновешенных и довольных..», Ольга Ивановна мечтала о встрече с родными, очень трогают строки, где она просит прислать фотографии людей, ставших ей близкими теперь, и пишет о фотографиях детей, которые посылает им. Не о лучшем настроении свидетельствуют такие строки: «…Мы здесь живем и родимся с больной душой…», «… Это говорят специально русские слова и понятия…» Но надежды осуществиться не смогли, долгожданная встреча, запланированная в Берлине, не состоялась. А эпоха была уж очень жестокая…. Скончалась Ольга Ивановна в 1923 году от пневмонии. Но именно благодаря её усилиям, дети - Валентина и Евгений - смогли после её смерти уехать за океан к родственникам, поскольку остались сиротами.

Так почему же Земская Московская газета сочла нужным написать о похоронах одного из многочисленных земских врачей, жизнь и смерть которых обычно в прессе не освещалась? Ну, умер хороший человек, мало ли на свете хороших людей, и все когда-нибудь умирают. Как известно, хороший человек – это не профессия. А Борис Львович Каган был не просто доброжелателен к людям. Только благодаря ему, возможно, живут на земле потомки многих местных старожилов. Он не только врачевал тела и души. В число его заслуг входят такие деяния, как отмена «пятачкового сбора», который препятствовал беднейшим слоям населения посещать больницу, он организовал в подопечных ему школах, Фединской и Новлянской, «приварок» (школьный завтрак), что в голодные годы было немалым подспорьем. Он добился приравнивания крестьян к рабочему сословию для оплаты их лечения, добился почти двойного повышения зарплаты фельдшерскому составу больничного персонала…. Ещё до постройки туберкулёзного диспансера он ратовал за учреждение приюта для неизлечимых больных. Он организовывал и режиссировал спектакли для местного населения, причём из столицы приглашал за свой счёт настоящие оркестры, устраивал для детей Рождественские праздники. И многое ещё он успел сделать за те короткие 14 лет, что проработал в местной Кривякинской лечебнице (ныне здание Станции переливания крови). Кстати, Борис Львович не только знал шесть языков (хотя в письмах к «заокеанской» родне просил извинения за свой английский), но и был очень музыкален, любил театр. Чрезвычайно приятно читать, что он мечтал познакомить родственников с русским театром, с которым Нью-Йоркский, по его словам, не идёт ни в какое сравнение.

Будучи по специальности окулистом, Каган лечил все встречавшиеся ему на практике заболевания, и был убеждён, что любой врач, совершенствуясь в своей области, ни в коем случае не должен в ней замыкаться, предостерегал от опасности узкой специализации, что сейчас успешно забыто…. Да, это был первый профессиональный врач в нашей местности, и такого высокого класса, что до сих пор вряд ли у него есть соперники…

Его гибель на рабочем посту уже стала легендой. По дороге из Песков на станцию Воскресенск он подобрал больную тифом крестьянку, и донёс до медпункта. А сам, по нелепой случайности, заразился, и умер, не осуществив своей мечты начать лечить в частной клинике, где, как ему казалось, он смог бы  работать с меньшим напряжением уже убывающих сил. Вряд ли, однако, он стал бы себя щадить, не тот человек был. Так что мечта не сбылась, и ушёл он из Кривякинской лечебницы действительно в начале февраля 1912 года, но совсем не так, как планировал. А крестьянка, спасённая им, вроде бы, выжила, хотя как теперь узнаешь…

В советские времена памятник «нашему Борису Львовичу», как его повсеместно называли, с таким трудом и любовью поставленный его женой на деньги, собранные местными жителями-пациентами, был кем-то похищен. Как сказал воскресенский краевед Александр Суслов, цитируя надпись на надгробии - «Жертве беззаветной любви к ближнему», любовь эта взаимности не встретила. Действительно, надругались над могилой, скорее всего, неблагодарные потомки тех, кому спасал жизнь Борис Львович, хотя у пациентов-то доктор снискал искреннюю любовь…

Один из коллег Кагана позволил себе пофантазировать, что через 10-20 лет какой-нибудь дедушка приведёт внука в поликлинику, и расскажет ему, что построил тут всё добрый доктор Борис Львович. Думаю, коллега был бы всё же удивлён тем, что и более, чем через сотню лет здесь благодарно вспоминают «доброго доктора». Стараниями горожан и современных меценатов-предпринимателей, по инициативе руководителя творческого объединения «Воскресенский краевед» Светланы Спартаковны Белоус, памятник на могиле подвижника был восстановлен в первоначальном виде, у Храма Святителя Иоанна Златоуста в Новлянском. Ещё один памятник Б. Л. Кагану украшает территорию городской больницы.

В одном из писем к Дженни, своей сестре, Каган упоминал о том, что хотел бы узнать новости о маленькой племяннице - Дженни Голдуотер. А не так давно Джоанн Голдуотер (бывшая племянница Дженни) любезно поделилась с нами семейными воспоминаниями и документами, за что огромное ей спасибо! Дочь и сын Бориса Львовича, Валентина и Евгений, к сожалению, не оставили потомков, но оставили по себе добрую память…

Никаких материальных благ не получал Борис Львович Каган за свои инициативы, но получил гораздо больше – без преувеличения, любовь всего «уезда и его окрестностей». А, проходя мимо городской Станции переливания крови, вспомните с чувством благоговения, что именно в этом здании трудился Б. Л. Каган, о чём свидетельствует мемориальная доска, но, возможно, и сам Добрый Доктор до сих пор незримо присутствует здесь…

______________________

В статье использованы материалы из архива руководителя творческого объединения «Воскресенский краевед» Светланы Спартаковны Белоус